Женское счастье



Однажды стояли мы у стенки, готовились к походу. Регламентные работы в самом разгаре. Мы со старшиной БЧ мичманом Чумаковым облазили всю электропроводку, осмотрели все приводы, когда прозвучал сигнал тревоги: “Пожар на судне!” Горело в трюме. Горел наш резервный дизель. Старшина дал мне приказ запустить пенный агрегат, а сам ринулся в трюм. Спустя некоторое время там рвануло. Когда мы загасили огонь, я нашёл старшину погибшим. Взрывом его чуть ли не впрессовало в борт. Везти, хоронить его нужно было на юг в город N, откуда он перевёлся к нам на Северный флот. Романтики человек хотел, да вместо этого невзначай сыскал смерть свою.

На аэродроме, куда приземлился военный самолёт с грузом 200, нас встречала женщина, которая была надломлена неожиданным горем. Хотя, со слов покойного, ей не было тридцати лет, горе состарило вдову лет на десять. Так женщину может изменить только потеря очень дорогого и любимого человека. Я искренне позавидовал покойному Чумакову, что его любит такая женщина. Стройная шатенка с голубыми глазами и нежными чертами лица, она была очень привлекательной, несмотря на невзгоду, слёзы и траур. Даже они не смогли скрыть её истинную красоту. Перед тем, как гроб опустили в яму, женщина приникла к нему, и плечи её затряслись в рыданиях, при этом она не издала ни звука, словно боясь вспугнуть тишину скорбного момента. Беззвучное рыдание, сухие слёзы – высший момент проявления людского горя. Это интимное. Всё иное на публику. Театр.

На прощание с мичманом Чумаковым пришли его старые сослуживцы, полагающиеся в таких случаях оркестр с салютной группой, да мы втроём, сопроводившие его из Североморска в N. Мы – это замполит – старший лейтенант Белецкий, старшина первой статьи Шевчук Карпо, родом из этих мест и я. Этот Карпо – презабавный чудило. Флегматик и тугодум он иной раз выдавал такие перлы, что все сильно удивлялись. Осенью мы с ним от флотского экипажа ездили в Иваново за молодым пополнением. Пока нам формировали команду, майор из военкомата разрешил часов пять побродить по городу. Вышли мы на проспект Ленина, а там всяких текстильных и прядильных фабрик натыкано – видимо невидимо. Время два часа дня. Внезапно из всех проходных высыпали толпы людей, преимущественно женщины. Карпо ошалел от неожиданности, приложил указательный палец к губам и квадратными глазами лишь осматривается кругом. А потом выдал: “Оце ж их усих треба огуляты!” Конечно, он применил более циничное слово. На его лице была заметна усиленная мозговая деятельность, вероятно, Карпо задумался, как бы он лично обслуживал всю эту армию женщин. В общем, глубоко озаботился мужчина…

После похорон мы ещё пару дней пожили у Алёны – так зовут эту женщину, как могли, поддержали её морально, передали деньги, собранные командой нашего корабля и убыли к себе, думая, что навсегда расстаёмся с нею. Но всё обернулось иначе.

После возвращения из города N. я остался на сверхсрочную, занял должность покойного мичмана Чумакова. Затем мы целый год болтались в кругосветке. Два раза я пересёк экватор, и морской царь Нептун после традиционной купели на экваторе вручил мне диплом об этом событии. Но вообще-то праздников было не густо, зато работы хватало. Мы в заданной точке Мирового океана должны были произвести пуски ракет. Пришлось много пахать и пролить поту, чтобы и плавание, и пуски прошли благополучно. Отстрелялись мы на «отлично», и по результатам этого похода получили награды. (Мичман Шкотов не уточнял, какую награду получил лично он, но об этом красноречиво говорила сиротливая колодочка ордена Красной Звезда на левой стороне груди).

После похода полагается длительный отпуск. Съездил в санаторий – скукотища. Одни отставники и ни одной мало-мальски приличной девчонки, за которой можно было бы приударить. В общем, месяц пролетел впустую. Родни у меня нет – я детдомовский, как и покойный мичман Чумаков, к кому-то в гости нахально поехать – совесть не позволяет. И тут случайно увидел расписание автобусов, где имелся маршрут на N. Дай, думаю, съезжу на могилу к Чумакову. И поехал с расчётом к ночи вернуться обратно. В тот же день, сразу после приезда пошёл на кладбище, по дороге купил букет и потопал к знакомой могилке. Вдруг замечаю возле неё женщину всю в чёрном, которая обихаживает этот последний приют мичмана Чумакова. Когда я уж близко подошёл, женщина оглянулась на меня, вероятно, почувствовала постороннего, потом пристально вгляделась и вдруг заговорила: “Здравствуйте, Гриша!” Поначалу я опешил, кто меня тут может знать в лицо, но потом узнал в этой женщине Алёну. Она изменилась совершенно: похудела, траурная чёрная одежда состарила её, от прежнего остались лишь глаза. Удивительно, как может измениться человек за неполных полтора года!

Я вручил Алёне букет, и она поставила его на могилу в сосуд с водой. Потом мы сели на лавочку и разговорились. В руках её был платочек, который она непрерывно теребила и мяла. По-моему, она была очень растрогана моим приездом, но особенно тем, что я не забыл её мужа. Я расспросил о её житье-бытье и понял, что Алёна живёт лишь памятью о покойном. Когда я сказал, что собираюсь сегодня же уезжать обратно в санаторий, Алёна запротестовала и предложила остановиться у неё и пожить несколько дней, познакомиться с их городом.

— Надеюсь, в моей двухкомнатной квартире мы не стесним друг друга.

Санаторий мне надоел до чёртиков, возвращаться в него мне не хотелось, и я принял предложение Алёны, тем более что я всегда любил географию, а эту науку лучше всего изучать «на ощупь», в своём первозданном естестве.

Следующий день был воскресным. В качестве гида для ознакомления с городом я пригласил Алёну, только попросил её одеться как-то более нарядно, не монашенка же она, в конце концов. Алёна согласилась с моими доводами, принарядилась, и вот мы дружно идём по городу, осматриваем его достопримечательности, море, тенистые южные парки, тяжело нагруженные зреющими черешнями и абрикосами. Прогулка преобразила Алёну, она даже несколько раз смеялась над моими шутками и честно созналась, что не ела мороженное всё время своего вдовства. Поход удался, я смог расшевелить Алёну, хоть ненадолго вырвать её из оков печали и траура.

Мы вернулись в чистенькую Алёнину квартирку уже вечером, усталые и голодные, хотя днём плотно пообедали в ресторане. Честно сказать, это я плотно пообедал, а Алёна лишь поклевала, как божья птаха. Чем только и жива была? После ужина, выпили лёгкого вина, поговорили. И чем больше я разговаривал с нею, тем сильнее что-то теснило мне грудь. Такая жалость у меня к ней возникла, что захотелось вывернуть своё сердце, превратить его в кокон, поместить в него Алёну, защитить и дать её душе согреться. Что характерно, ни одной гадкой мысли о соблазнении или «завоевании» этой женщины не возникло, такой святой я представлял её себе в те дни, да и сейчас мнения своего не меняю.

Наутро я съездил в санаторий, забрал свои вещи, выписался и к вечеру вернулся в N.

В последующие дни, когда Алёна уходила на работу, я старался подсобить ей чем-нибудь: прибраться, сварить еду, сделать нужные покупки в гастрономе. Потом шёл к морю, купался и загорал. Несколько раз меня пытались «зацепить» какие-то девицы, но они были мне неинтересны – Алёна прочно заняла место в сердце. Вскоре у неё должен был начаться отпуск, но что мне делать я не знал. Создалось двусмысленное положение. Я влюбился в женщину, в доме которой жил, но боялся ей об этом говорить, не хотел вламываться со своими чувствами в её мир. Решил уехать, потом написать ей и ждать ответа. Но не зря говорят: “Человек предполагает, а бог располагает”.

Ночью разыгралась гроза. Раскаты грома, блистание молний и зарниц не смогли пробудить меня, я от этой стихии ещё лучше сплю. А проснулся я средь ночи от каких-то непонятных хлюпающих, тихих и непрерывных с подвывом звуков. Сижу на кровати, вслушиваюсь и вдруг понимаю – это плач, и плачет Алёна. Что могло случиться? Вообще-то я не люблю, когда плачут женщины. Их плач выводит меня из душевного равновесия, потому что основа для пролития слёз может быть ничтожной, а рёву – на многие часы. Здесь не тот случай. Натянул трико, заглядываю в её комнату, чтобы понять причину плача. В этот момент блеснула близкая молния, и тотчас мощный грохот грома сотряс пространство. Алёна, свернувшись калачиком, спряталась под одеялом с головой, и вся трясётся от плача.

Алёна, что с тобой? – кричу я. А она приподнялась, протянула ко мне руки и говорит сквозь рыдание:

— Я грозы боюсь, Гриша.

Обнял я тогда Алёну, стал успокаивать, что-то говорить, шептать, целовать в мокрые от слёз глаза и щёки. Постепенно она начала успокаиваться, только при каждом раскате грома теснее прижималась ко мне.

Я чувствовал прикосновение к своей коже её тугих грудей, разделённых лишь тонкой тканью ночной сорочки, чувствовал нежный аромат дорогого мне существа, так доверчиво льнущего в темноте, изредка прорезаемой сполохами молний, и уже не хотелось отпускать её. Хотелось охранять и дарить свою защиту, не выпуская из объятий никогда. Гроза уходила прочь, а наши объятия становились всё теснее и теснее.

Постепенно мои ласки пробудили в женщине желание. “Только я всё забыла”– прошептала она мне, когда между нами исчезли последние препятствия…

Потом я лежал на спине. На моей руке, тихонько посапывая, уютно примостилась уснувшая Алёна. В темноте передо мной вился целый рой всевозможных символов: букв и цифр, математических знаков и геометрических фигур. Все они были разными: плоскими и объёмными, различных конфигураций и величины. Они светились и люминесцировали цветами от нежных пастельных до ярких и насыщенных, с оттенками от жёлтых и оранжевых до ярко-красных и зелёных. Постепенно все цвета перемешались, но среди них преобладали синие, лиловые и, наконец, фиолетовые. Фиолетовый цвет густел и темнел, изредка прорезаемый яркими сполохами, откуда-то выскакивала какая-нибудь ярко светящаяся фигура или символ, которая на фиолетовом фоне гасла, как гаснет на ветру искра затухающего костра. Тогда тёмно-фиолетовый тон казался мне чёрной дырой, попадая в которую исчезает всякий свет. Полагаю, что мои ощущения – плод двух стихий: небесной и душевной.

Под эту феерию образов и чувств я вновь и вновь пытался осознать, что произошло с нами совсем недавно. Не могу похвастать обилием женщин в моей жизни, но они были, и каждая привносила в мои любовные ощущения что-то своё. Однако такого бурного и оглушительного проявления страсти, которое ощутил в те мгновения с Алёной, я никогда не испытывал. Это были вспышка сверхновой звезды, ураган в Антарктике и Ниагара вместе взятые, это – стихия эмоций зрелой женщины, вынужденной долгое время быть целомудренной. А стихия где-нибудь, рано или поздно обязательно проявит себя. И вот она выплеснулась.

Вы видели, как по утрам распускаются цветы, согретые солнцем? Вот так, подобно утреннему цветку, расцветала моя Алёнка. Я чувствовал её душевное преображение, видел, как она меняется физически, подобно природе преображающейся после зимней спячки. Из унылой и задавленной горем на глазах превратилась в деятельную женщину. Она помолодела и расцвела, какой, наверное, не была и в двадцать лет. Чёрные одежды уступили место нормальным нарядам. Мы гуляли, взявшись за руки, ходили к морю, где она не была вечность.

Я узнал, что такое настоящая любовь и любил эту женщину каждой клеточкой своего организма. Мне больше не хотелось с нею расставаться, и я сделал ей предложение «руки и сердца». Денег у меня было достаточно, и я баловал Алёну покупками, как мне хотелось.

Вскоре мы поженились и собрались в Североморск. Свадьбы как таковой не было, просто расписались в загсе и вдвоём посидели в ресторане. Нам никто не был нужен. Перед загсом посетили могилу Чумакова. По просьбе Алёны я оставил её одну, а через час она подошла ко мне просветлённой и молча, но решительно взяла меня под руку.

Кэчевскую квартиру в N. мы сдали, а в Североморске получили такую же двухкомнатную, тем более что там подоспела моя очередь на жильё. Мы обставили её быстро, как только пришёл контейнер с Алёниными вещами, но кое-что прикупили и в «Военторге». Обычно женщинам в военных городах трудно трудоустроиться: каждая вторая – педагог, каждая третья – продавец или повар, но Алёна с её мягким характером сумела быстро найти приличную работу. Нет, пожалуй, у неё характер не мягкий, а самый что ни на есть гранитный. И в коллектив школы, куда она устроилась, быстро вписалась.

Когда пришло время нового похода, Алёна, провожая меня, сказала: “За меня не волнуйся!”. Я понимал, о чём она говорит. Она обещала, что будет верно ждать меня, и нисколько в ней не сомневался. Я видел её верность, на которую способны лишь сильные духом люди. И поэтому поход для меня проходил вроде бы обычно, но вместе с тем совершенно иначе. Меня ждал на берегу самый дорогой человек – моя жена. А ей было нелегко. После жизни на юге у тёплого моря и обилия солнечного света попасть на Север, где целых три месяца нет солнца, и царит полярная ночь, трудно привыкать к этому. Хорошо ещё, что она была в коллективе, среди детворы, от общения с которой ни на что уже сил не остаётся. Но и без этого общения одиночество убивает.

Вернувшись из плавания, я нашёл Алёну ещё более привлекательной. Конечно же, я скучал по ней, но не хотел спрашивать, скучала ли она по мне. Она скучала, и я видел, что теперь ей со мной хорошо. В школе для ребятишек приближались летние каникулы, а для учителей отпуска. Мы решили ехать на родину Алёны, в Вологодскую область. Родители её умерли не так давно, в их доме жила Настя – младшая сестра жены. А ещё Алёна хотела навестить подруг, с которыми вместе училась в педагогическом институте.

Всё эти планы были понятными и естественными для меня, странными были намёки на тяжёлую и трудную судьбу всех этих женщин, которым я каким-то образом должен был помочь. Не больше и не меньше, всем троим одновременно. Я решил не заморочивать себе голову – война план покажет.

Извещённая о нашем приезде заранее, Настя встретила нас на станции и сердечно расцеловалась и с сестрой, и со мной. Я даже опешил от такого бурного изъявления родственных чувств. Она упросила соседского дедка подвезти нас на телеге, и мы сложили свой багаж, особенно ящик, в кузов, да и сами взобрались туда же.

Всё же приятно на время окунуться в старый мир отцов и дедов, вырваться иной раз из нашей машинизированной жизни.

Хороша наша русская природа! Духовитый воздух хвойного леса, с пряными ароматами трав, цветов и ягод расширял грудь, веселил душу. Хотелось беспричинно петь, смеяться, дурачиться. Занятый своими мыслями я не вслушивался в щебет сестёр, которые встретились после долгой разлуки. Им было, что сказать дружка дружке. А я перебрался на передок телеги и разговорился «за жизнь» с дедом. Часа через два неспешной езды по асфальтовой дороге мы приехали в большое село, где из каменных зданий были лишь заброшенная церковь на взгорке, да сельпо.

Родительский дом оказался настоящим бревенчатым теремом с клетями и подклетями, сенями и чердаком. Изба просторная, с выбеленной русской печью. Всё чистенько и не скажешь, что всем хозяйством заправляет молодая девица. Хотя я был тут впервые, было ощущение, что всё мне знакомо с детства. Так бывает, когда тебя где-то привечают со всей душой и с чистым сердцем. Пока я осматривал дом и приноравливался к установке цветного телевизора, который мы привезли в подарок Насте, сёстры начали собирать на стол. В избу нет-нет да заглядывал кто-нибудь из односельчан и дальней родни сестёр, и всех они привечали и приглашали к столу. За огромный стол в горнице вскоре сели гости. Их набралось человек двадцать, принаряженных, несмотря на будний день. Были здесь и мужики, и парни, но в основном женщины. Скромный обед превратился в пиршество со спиртным, главным образом, самогонкой. Шумное застолье воздало должное сёстрам, их родителям, и почему-то мне. Обо мне все знали больше, чем я сам знал о себе – сыграли роль письма Алёны, в которых она описывала меня, пока я был в отлучке. А уж Настя щедро делилась между своими, какой замечательный у неё зять. Пришлось рассказывать о своей службе, о кораблях и подводных лодках, о морских походах. Обед затянулся до самого вечера, пока коровы не пришли с пастбища и своим мычанием напомнили хозяйкам о себе. Только тогда все разошлись. Настя тоже подоила корову. Потом через некоторое время сообщила, что баня готова.

Вот это был подарок. Что может быть лучше русской бани, с ядрёным квасным паром и веником? Алёна проводила меня к бане, расположившейся на задах усадьбы, рассказала о порядке помывки, показала, где и что находится, как поливать на каменку, где брать горячую воду, где холодную. Метрах в десяти текла спокойная речушка с чистой водой.

— Ты попарься, потом, если захочешь, можешь охолодиться в речке, – напутствовала она меня, – наш папаша любил так мыться и зимой, и летом. Вначале попариться, затем в воду или в снег, а потом опять в жар. Ты не стесняйся, здесь подсматривать за тобой некому. Мы тоже тебе мешать не будем, мы позже придём.

— Я с тобой вместе хочу – попросил я жену.

— А мы и будем вместе, только чуть позже. Ты мойся! – и так хитро усмехнулась, что я остался в недоумёнии.

После первого жара, нахлеставшись веником, я побежал голышом к речке. Контраст был чудесным. Я словно наново народился на свет божий. Поплескавшись от души в речке, вернулся в баню, где меня ждал сюрприз. Обе сестры парились, как ни в чём, ни бывало. Увидев меня, моё обалделое состояние они дружно засмеялись:

— Ты, Гриша, не пугайся. У нас здесь издавна в бане моются всей семьёй, и никто в этом ничего дурного не видит. Мы с родителями мылись и ничего неприличного в этом не видели. Вот и решили приобщить тебя к нашим традициям. – Сказала мне Алёна.

— Ну что ж, традиции так традиции. Меня мало, чем можно удивить, а ещё одной голой женщиной – тем более. Если уж жена в этом не видит ничего для себя предосудительного, то я тоже не буду пугаться, – засмеялся я, – вот и будете меня вдвоём парить.

В общем, напарили они меня от души, да и я их. Пару раз мы втроём к речке бегали охлаждаться. Такой бани в моей жизни ещё не было, да и вряд ли будет.

Кто бы знал, что у моей жены с зимы родилась идея фикс, и баня – это только часть её программы. Она с моей помощью решила осчастливить близких ей людей.

Где-то в середине недели Алёна вдруг заявила, что ей срочно нужно съездить в районный центр, повидаться со школьной подругой. Я в это время был занят устройством антенны для телевизора и на отлучку жены отреагировал спокойно: “Надо – значит надо!”, тем более что ей в тот момент было не до меня.




не в дугутак себенормальнохорошоотлично! (голосов: 3, среднее: 5,00 из 5)



Ваш отзыв

Вы должны войти, чтобы оставлять комментарии.

  • К читателю
  • Проза
  • Поэзия
  • Родословие
  • Изданное