Карьерист



Любой ценой.

Младший лейтенант Угрюмов возвращался в расположение своей роты после трёхдневного отпуска. Он не успел прибыть к месту до отбоя и надеялся добраться хотя бы к подъёму. Стоял ноябрь, в воздухе попахивало надвигающимися холодами, но под ногами хлябала раскисшая грязь просёлочной дороги. Воздух, насыщенный водяными парами, казалось, сочился влагой, которая стекала по лицу. Дорога знакомая; не впервой младшему лейтенанту доводится измерять её длину своими ногами… Вот только ночью ещё не приходилось ему хаживать. А сколько за время пути можно всякого передумать?

Угрюмов, молодой стройный и не лишённый привлекательности мужчина двадцати двух лет, несмотря на фамилию, является в своей среде очень даже общительным и компанейским человеком. В часть он прибыл полгода назад после краткосрочных офицерских курсов, занял вакантную должность заместителя командира роты по технической части и уже успел разочароваться в военной службе. Да и что в ней хорошего?

Когда в прошлом году Николай Алексеевич Угрюмов окончил строительный техникум с красным дипломом, он и помыслить себе не мог о военной службе. То есть теоретически такая вероятность существовала, но не в ближайшей перспективе. В городе шло интенсивное строительство. Чуть ли не каждый месяц вводился в строй новенький шестидесяти квартирный дом. Трест нуждался в кадрах, особенно не хватало ИТР: мастеров, прорабов,  сотрудников производственно-технического отдела и других служб. Николай пришёлся к месту, его назначили начальником участка Управления производственно-технической комплектации треста. Вскоре энергичность молодого начальника заметили и оценили, он стал членом комсомольского бюро треста. Отличные характеристики и рекомендации в личном деле допризывника сыграли с ним злую шутку; он стал кандидатом на учёбу в военном училище. Горком комсомола и горвоенкомат потирали руки, выполнив план по работе с перспективными допризывниками. Какие только золотые горы не сулили они Угрюмову… И он дрогнул. Согласился.

Полгода обучения в строительном училище в городе Пушкине свелось к постижению военных дисциплин: уставов, строевой и огневой подготовки, тактики, топографии, военно-инженерного дела, и физическим занятиям. Кроме того, караулы, дневальство и чистка картошки на кухне. Каждое утро трёхкилометровые пробежки, каждое воскресение лыжный кросс. Трудно, но было интересно замечать, что в сознание уже довольно хорошо укладываются обязанности лиц суточного наряда, часового или караульного, множество такого, о чём раньше не подозревал. Особенно потрясли лагерные занятия, взятие в ночном бою Вороньей горы под Красным Селом.

Николай уже примирился с военной службой, готов был честно служить Родине до пенсии, но ему не повезло дважды. Во-первых, сразу же по прибытию в часть он попал под начало исполняющего обязанности командира роты лейтенанта Арчишкявичуса. Пока командир роты находился в госпитале, его зама задержали в части до полного выздоровления последнего.

Ох, как же тяжело, оказалось, быть подчинённым Арчишкявичуса! Ещё недавно тот был старшиной сверхсрочной службы. В труднейших, почти фронтовых условиях, его подразделение в быту являло собой образец для подражания. Командование, видя его служебное рвение, предложило старшине учёбу в военном училище, нарисовав ему очень заманчивые перспективы офицерской службы. Учитывая его возраст – двадцать семь лет – учиться можно было только экстерном. Самое удивительное, что он учился в том же училище, где и Угрюмов, только по полной программе и умудрился закончить его с отличием за один год. Жёсткий в требованиях к себе, став, хотя и временно командиром роты, он оказался к подчинённым жестоким. Любым путём, не считаясь с людьми, он хотел первенствовать. Солдаты роты для него перестали быть просто людьми, сержанты и офицеры тоже. Для него они являлись подчинёнными, которые должны были выполнять служебные обязанности круглые сутки без сна и отдыха.

Так изменился характер человека, надевшего на себя офицерские погоны. Старшиной Арчишкявичус был человечнее, а теперь главным для него стала карьера. Казалось, его девизом стало выражение “Цель оправдывает средства!” Средством достижения его целей стали план и ещё раз план, да подчинённые, любой ценой обязанные выполнять и перевыполнять план.

Месяц назад Арчишкявичуса перевели командиром роты в другую строительную часть, где вскоре открывалась вакансия на заместителя командира части.

Во-вторых, к своему стыду, Николай обнаружил в себе полное отсутствие волевых качеств, необходимых командиру. На фоне излишне требовательного, даже жестокого, лейтенанта Арчишкявичуса, он чувствовал себя мягкотелой размазнёй, медузой. В то же время он не желал слепо следовать командиру. В нём росло сопротивление насилию над коллективом (ладно, была бы война, а то ведь мирное время!) и лично над ним. Поддержку он находил в общении с замполитом роты лейтенантом Евтяевым, недавно прибывшем из запаса.

— Почему командир никогда нормально не поговорит с нами, как с офицерами, унижает меня перед подчинёнными? Почему кричит на солдат, а не говорит с ними спокойно? – спрашивал он у замполита.

Мысли Угрюмова немного отвлеклись от грустного, когда дорога пошла на подъём, и слева средь деревьев замелькали кресты аккуратного, с правильной планировкой воинского кладбища немцев. Здесь было несколько сот могил. На каждой могиле стоял простой берёзовый крест (даже береста не ободрана!), на который нахлобучена каска, и виднелась табличка, вероятно, с данными погибшего немца. Днём даже с дороги было видно, что каски с изъянами: пробиты осколками снарядов и мин и прострелены. Таких кладбищ было несколько – результат хорошей бани фашистам на этом участке советско-германского фронта, так называемый, Демянский котёл.

Не случайно во время работ лопаты солдат натыкались на целые россыпи немецких патронов, не тронутых коррозией, с отлично сохранившимся порохом. Попадались снаряды, детали немецкого оружия, амуниции и особенно часто конические чугунные грелки, которыми зимой пользовались солдаты вермахта. Летом в оплывшем от времени рву, вездесущие солдаты обнаружили даже немецкий танк Т-4, но это событие произошло ещё до прибытия Николая на службу, хотя отголоски находки прозвучали уже при нём.

Однажды в часть прибыл председатель одного из колхозов, находящегося от площадки в трёх-четырёх километрах и потребовал, чтобы прекратили обстреливать пруд, где был водопой скота. Командование удивилось такому обвинению, доказывая мирный профиль части и отсутствия в ней оружия любого рода. Своими силами оно решило провести следствие. Начальник штаба сопоставил даты обстрелов и обратил внимание, что они совпадают с днями отсутствия в расположении лейтенанта Арчишкявичуса: в одних случаях тот был в отпуске, в других – находился в штабе. Вот и в день проверки он вызвал Арчишкявичуса в штаб, а сам уехал к нему в роту, приказав дежурному по части задержать офицера при штабе до своего возвращения.

По распоряжению майора старшина роты выстроил весь личный состав и устроил внезапную поверку. В строю не оказалось троих. Угрюмов краем уха слышал, как один из отсутствующих приглашал кого-то пострелять. Он уже собрался доложить об этом начальнику штаба, как явно прозвучал выстрел из орудия.

Определив по звуку, откуда могли стрелять, майор, прихватив с собой Угрюмова и двух сержантов, бросился в том направлении. Вскоре они заметили самовольщиков и притаились в кустах, поджидая их. Захваченные врасплох нарушители сознались во всём: как нашли танк, как забрались в него «ради интереса», как нашли истлевшие останки двух немецких танкистов, вероятно, погибших в танке, вынесли и захоронили их в том же рву, как, наконец, найдя снаряды, стали стрелять из пушки. Башня танка заклинена, пушка задрана кверху и куда летят снаряды, их не заботило. Главное, пушка исправно стреляет, а снаряды сейчас закончились, это был последний выстрел.

— Вы понимаете, оболтусы, что едва не погубили доярок и стадо коров? – вскричал злой майор, двигаясь по направлению к танку, – Кто ещё знает о танке и дорогу к нему?

— Мы никому не говорили – виновато гундели виновники – боялись, чтобы лейтенант не пронюхал. Он бы нас сгноил.

— Вас не гноить нужно, а вместо несчастных женщин под снаряды послать, чтобы знали, что это такое – находиться под обстрелом! Да ещё в мирное время…

В это время подошли к танку, который почти полностью заплыл грунтом, торчала лишь угловатая башня с ещё различимой фашистской свастикой на ней и задранной вверх пушкой. Облазив и осмотрев всё вокруг танка, майор скомандовал возвращение в расположение, по дороге наказав спутникам молчать о находке.

Следствием этого стала передислокация роты на нынешнее место, весьма далёкое от танка, зато ближе к строительному объекту.

Время приближалось к полуночи. Начало подмораживать. Яркий лунный свет заливал землю, создавая причудливые длинные тени. Неожиданно у своих ног Николай обнаружил траншею под кабель, тянущуюся вдоль дороги, а через пару десятков шагов несколько человек, копошащихся в ней. Угрюмов остановился.

— Здорово, молодцы! – Приветствовал он землекопов. Из траншеи послышался нестройный хор голосов, отвечающих ему на ломаном русском:

— Здорово!

— Что так припозднились?

— Нам Шошка говорили, пока норма нэ выполняем, еда не получаем.

— Это кто такой Шошка?

— Наша командира рота Аршишка…, нет Аршишкавас… — стройбатовцы родом из Каракалпакии никак не могли запомнить своего ротного. Угрюмов пришёл им на помощь:

— Арчишкявичус? Он ваш ротный?

— Да-да она…

Угрюмов припомнил, что у тюрко-язычных народов шошка или чушка означает свинью. Применительно к людям является презрительной кличкой.

— Что ж вы днём норму не выполнили? – Норма копания траншеи в обычном грунте в лесу составляла в среднем тридцать-тридцать пять погонных метров в смену, при глубине до 90 см. и ширине по дну равной ширине лопаты.

— Наша выполнила норма, а Шошка сказали мало, нужно ещё столько. – Замахали руками ни в чём не повинные солдаты, волей садиста превращаемые в рабов. Здесь были только выходцы из Узбекистана и никого другого.

— Так вы не ужинали?

— Наша даже обед не ела… Наша спорила: “Tак не правильно: одна мало копать, другая – много, теперь наша без еда осталась”.

— Держитесь, парни, я это так не оставлю! Прощайте.

С горьким чувством Угрюмов прошёл остаток пути, не замечая, что ускоряет свой ход. Во время этого марш-броска из головы Николая не выходил его бывший командир роты.

— Неужели, нет силы остановить безобразия этого человека? Нет, не человека – машины бездушной? – С этим он пришёл в палатку и, сняв обувь, устало свалился на не разобранную постель.

Утром, отправив солдат на работу, младший лейтенант сел писать рапорт в политотдел о ночном происшествии. Он действовал, согласуясь не столько с высокой моралью комсомольца, сколько с моралью офицера. Ему не чуждо понятие офицерской чести, которая предписывает заботу о солдате ставить выше забот о себе. Ибо, солдат, чувствующий и знающий заботу о себе, никогда не подведёт своего командира. На всякий случай, внизу он приписал, что письмо с описанием безобразий лейтенанта Арчишкявичуса послано в газету «Красная Звезда».

Чем официально кончилось разбирательство рапорта (а оно было назначено!) Угрюмов  не узнал. Через два месяца он неожиданно получил перевод в другую часть, дислоцированную на севере. Службой на новом месте Николай Угрюмов был доволен, здесь он пришёлся ко двору. У него даже возникла и окрепла мысль, что вполне может претендовать на должность командира роты. Летом следующего года, получив лейтенантское звание, убыл в очередной отпуск, после которого всё должно решиться.

Каким же было его удивление, когда в день возвращения из отпуска посыльный принёс ему записку от командира роты, где ему предписывалось немедленно прибыть в расположение. Но, главное в записке было не предписание, не сам текст,  а подпись командира роты – младший лейтенант Арчишкявичус…

Не зря говорится: “От судьбы не уйдёшь”.

*  *  *




не в дугутак себенормальнохорошоотлично! (голосов: 2, среднее: 5,00 из 5)



Ваш отзыв

Вы должны войти, чтобы оставлять комментарии.

  • К читателю
  • Проза
  • Поэзия
  • Родословие
  • Изданное