RSSНеожиданная телеграмма
«Бабушке и маме посвящается»
Работа у меня посменная, в графике четырёхсуточного цикла: день-ночь-два дня дома. Этот график, широко применяемый в работе железной дороги, тем и удобен, что за три полных дня можно успеть и по дому много сделать, и на досуг время остаётся.
Помимо садово-огородных работ на приусадебном участке, нужно столько всякого предусмотреть по дому, что без планирования задач просто-напросто не обойтись.
Например, где зимой хранить будущий урожай фруктов и овощей, соления, варенье и маринады, компоты и соки, салаты, грибные и овощные закуски? Да мало ли что можно приготовить из урожая на зиму. Всякий ребёнок скажет, что всё это хранится в погребе. А ещё все дети знают поговорки: «Лето зиму кормит» и «Готовь сани летом, а телегу зимой». И, знаете, эти старые поговорки до сих пор имеют вес и значение, хотя жизнь людей стремительно меняется с каждым днём.
Однажды в средине июня, когда весь север объят теплом, а урожай на полях и дачных участках наливается силой, пришёл обложной дождь. Как с вечера затянули водяные струи свои нудные песни, так длятся они и ночь, и утро, и день, и вечер, и опять ночь и утро. Кому ж в такую погоду хочется по доброй воле под дождём на улице находиться? Даже Дружок в будку спрятался, носа не высовывает. Правда, службу свою несёт исправно, всех чужих встречает громким лаем, сигнал хозяевам своим подаёт.
Тут я про свой погреб вспомнил. Дел там не меряно: углубить дно, немного расширить объём за счёт задней стенки, стеллажи подновить, покрасить средством против грибка и плесени. Намечено – сделано!
Спустился в погреб, включил электрический свет и вижу: посредине сидит огромная серая жаба. Выпуклые глаза её сверлят меня и светятся разными цветами радуги от красного до фиолетового. Я знаю полезность жаб, но они мне неприятны. Когда в детском саду прочитали нам сказку, о том, как мачеха насылала безобразных жаб на бедную маленькую принцессу, они стали мне противны до омерзения.
— Ты чего тут делаешь? – спрашиваю я у жабы, – сроду вашего брата здесь не водилось, а тебя, каким ветром занесло? Кыш!
Глазом не успел моргнуть, жаба исчезла, словно её и не бывало. Только белым светом на миг ослепило. Волшебство какое-то, право слово.
Едва начал углублять дно, лопата неожиданно встретила препятствие. Тут же принялся расчищать землю под ногами и обнаружил старинную кирпичную кладку.
Что за диво? Откуда здесь, в моём погребе взяться такой кладке, которую на Руси издревле применяли для строительства культовых и защитных сооружений. В нашем городе – одном из центров удельного княжения – есть всемирно-известные монастыри и церкви, есть даже предположения о тайных подземных ходах, которые когда-то связывали городской кремль и оба монастыря. Недавние находки фрагментов таких ходов шестнадцатого-семнадцатого веков прямо говорят о том, что слухи имеют под собой почву. Говорят, в одном из таких фрагментов полузасыпанного хода была даже вполне исправная электропроводка. В другом же – обнаружили набор пыточных приспособлений семнадцатого-восемнадцатого веков; как выяснилось, был некогда в нашей губернии некий архиерей, который боролся с заморскими ересями самыми жёсткими мерами. Тогда это было нормой, тогда по всей Европе инквизиция сжигала еретиков на кострах. И у нас, оказывается, были свои инквизиторы.
Неужели я обнаружил здесь тот самый старинный ход? Вдруг я обнаружу ещё нечто необычное, что прольёт новый свет на нашу историю? – спросил я сам себя, – и стал с удвоенной энергией расчищать поверхность кладки. На том месте, где я расширял погреб, обнаружилась прямоугольная крышка, с кованым кольцом в центре. Кольцо выполнено в виде какой-то изящно согнувшейся кошки с плоской головкой и длинными ногами.
Наверное, это пардус*, – отметил я мысленно и за кольцо попытался сдёрнуть крышку. На удивление крышка легко подалась и встала торчком. Внутри оказался скрытый механизм с пружиной. Открылся вход во что-то неведомое.
Попробовал осветить открывшееся пространство электрической лампочкой, но уже через метр, лампочка начинала светить всё тусклее и тусклее, наконец, свет исчезал совершенно, словно мгла пожирала его. Бросил вниз камешек, от него никакого звука.
С одной стороны было жутко и страшно, но любопытство взяло верх, хотя было опасение, что там, в глубине может быть дурной, непригодный для дыхания воздух.
Вход в колодец выполнен кирпичной кладкой, глубина его скрыта мраком. Видно было только, что в стену вмонтированы скобы, почти невидные в кромешной тьме.
Любопытство разбирает. Хотя боязно, но лезть всё равно хочется! Разыскал я в доме мощный фонарик и моток бельевого капронового шнура и с этими вещами собрался лезть в люк, предварительно обвязавшись шнуром. Не может быть, чтобы колодец был бездонным, есть надежда достигнуть дна.
Верхняя скоба показалась мне надёжной. Вес мой она выдержала, поэтому я перебросил шнур через скобу и начал спуск. Едва голова моя скрылась в проёме, как мне показалось, будто сверху на люке опустилась крышка. Возвращаться – плохая примета. Я немедленно стал себя успокаивать, что мне это показалось. Да и воздух был нормальным.
Фонарь освещал только маленькое пространство возле меня. Каждую следующую скобу я вначале нащупывал ногами, осторожно пробовал на прочность и лишь после этого переносил всю тяжесть тела на скобу, постепенно стравливая шнур. Судя по мотку, я преодолел уже не менее двадцати метров, когда очередная скоба предательски вывалилась из гнезда и полетела вниз. Звука падения скобы я почему-то не услышал. Может быть, из-за того, что я потерял равновесие. Фонарик вырвался из руки и тоже рухнул в чёрную мглу. Ослабив хватку шнура, я и его выпустил из рук, лишившись страховки.
Я не помню всего дальнейшего, как сорвался, как рухнул. Но что не расшибся – факт несомненный. Я упал на нечто упругое, кожистое и сухое, руки ощущали бархатистую поверхность кожи. И это нечто, бережно приняв меня, стало уменьшаться и уменьшаться в объёме, пока я не коснулся низа.
Самое поразительное, со мною стали происходить некие превращения. До поры, до времени я не знал, какие именно превращения я претерпевал. По всей видимости, я становился меньше ростом, поскольку моя одежда сделалась для меня черезчур велика.
Меня охватило ощущение, что я здесь не один. На миг я увидел две светящиеся точки, с радужными переливами. Неужели?…
Страх и отчаяние возникли одновременно. От одиночества, от отсутствия света и невозможности выбраться наверх, от присутствия этого Нечто. Кричать и звать на помощь бесполезно – меня никто не услышит. Куда идти, что делать? Собрав дух свой в кулак, оглядываюсь вокруг себя, ощупываю стенки и пол колодца в надежде найти фонарик или хоть что-то способное облегчить моё положение.
И вдруг в кромешной темноте проступает отчётливо видимый прямоугольник
Это дверь, догадываюсь я. Дверь в какое-то помещение. Осторожно приоткрываю эту дверь. Она даже не скрипнула. Пробираюсь в открывшееся помещение. В нём единственный проём – распахнутое окно, через которое льётся яркий, ослепительно яркий солнечный свет. Глазам больно от света, они долго привыкают. Наконец, я могу оглядеться. Помещение чем-то неуловимо знакомо, но в то же время чужое. Оно не жилое. Не-то разрушено, не-то в стадии строительства. На подоконнике книга. Беру её в руки. Я узнаю её. Это китайская сказка «Гавань, из которой корабли уходят завтра». Возникает волнение. Ведь эту книгу я читал в детстве, и она мне очень нравилась. Да и помещение, если это оно, строилось очень и очень давно. Мне было тогда шесть лет. Неожиданно я ощущаю себя ребёнком. Неужели я попал в своё далёкое детство?
Я выглядываю в окно, вижу играющих детей. Они замечают меня и зовут поиграть с ними. С трудом вылезаю через окно, на уровне которого насыпь из строительного мусора, поросшая травой.
Как и дети, я в одних трусиках. Они носятся по дорожкам стадиона, по выбитому футбольному полю, лазают по спортивным снарядам, врытым вдоль беговой дорожки. Один шустрый парнишка с русой головой пытался сходу забежать по наклонному брусу на бревно, но подошва его тапочек скользила и не давала ему сделать это. Тогда мальчишка снял тапочки, поставил их рядом с брусом, оставшись босиком, разбежался и легко попал на бревно. Потом, видя своих друзей на следующем снаряде, спрыгнул с бревна и помчался догонять их. Про обувь свою он забыл.
Тапочки его остались у бруса. Я нагнулся, чтобы взять их, догнать мальчишку и вернуть ему его обувь. Едва я коснулся тапочек, с сознания сошла пелена забвения, словно молния пронзили меня воспоминания.
Босоногое существование детей в летнее время в прежние времена, точнее во времена моего детства – являлось скорее нормой, нежели исключением из правил. Сами дети этим обстоятельством головы себе не забивали, поскольку через прямой контакт с матушкой-Землёй неосознанно черпали свои жизненные силы.
К тому же, вряд ли вы найдёте такого мальчишку или такую девчонку, которые искренне сказали бы, что им не нравится бороздить босиком мягкую, прогретую дорожную пыль или нежную зелень трав, или ещё недавно пузырящиеся лужи после стремительной летней грозы. Таких просто не существует! Другое дело, что не всем достаётся это счастье.
Нам в этом повезло, и, прежде всего, из-за отсутствия детской обуви на прилавках магазинов. Тогда много чего не хватало: страна восстанавливалась после жесточайшей войны с фашистской Германией.
Однако некоторые взрослые, то ли забыв счастье босоногого детства, то ли вспоминая о порезах ног, колючках и занозах, то ли оплакивая задним числом, сбитые ногти на пальцах ног, то ли начитавшись всяких умных книг о детской гигиене, вдруг решили любыми путями детей обуть. Приобщить, так сказать, к цивилизации. Вопреки реальностям жизни. А реальности были таковыми: либо ехать в ближайший промышленный город и искать там обувь, что хлопотно и требует определённых затрат времени и денег; либо заказывать её на месте у сапожника, что явно быстрее и дешевле.
Матрёна Афанасьевна, когда она привела внука в детский сад и узнала о новых требованиях, не стала возражать. Обвела на тетрадном листке контур его ножки и с этой меркой пошла в сапожную мастерскую. На одноэтажном здании местного комбината бытового обслуживания висела линялая вывеска с громким названием «Артель “Искра”».
Едва она вошла в полутёмное помещение мастерской, её обдало неповторимыми запахами кож, клея и разогретой ваксы.
Старый мастер поднял голову при входе старушки.
— Что нужно?
— Да вот тапочки нужно стачать, по мерке. – Матрёна Афанасьевна подала сапожнику листок с обводкой стопы внука.
— Придёшь вечером, будут готовы!
Мастер, не глядя, сунул бумагу подмастерью, сидевшему за работой у окна. Подмастерье – глухонемой парнишка шестнадцати лет жестами спросил у мастера, когда нужен заказ. Узнав, что к вечеру, тотчас принялся за дело.
Вечером вместе с внуком бабушка пришла в мастерскую за заказом. Тапочки были выше всяких похвал: верх чёрной хромовой кожи, подошва коричневая; толстая, но эластичная, с каблучком. Внук взял их, прижал к груди, вдыхая их запах, наслаждаясь мыслью, что лучше, чем у него, ни у кого таких тапочек нет и не будет.
Мастер, увидев реакцию мальчугана, рассмеялся и отказался брать деньги за товар.
— Ты мне заплатил своей радостью больше, чем они стоят. Носи на здоровье, малыш!
Вся эта история мне припомнилась, потому что тем малышом был я сам. Я даже помнил, чем закончилась для меня история с тапочками. Любовь Павловна, наша воспитательница, которая сидела в тени с девочками и плела с ними веночки из одуванчиков и других цветов, скомандовала:
— Дети, соберите свои вещи и подходите ко мне. Пойдём на полдник.
Я рванул на зов воспитательницы и внезапно вспомнил, что на мне нет тапочек. Ужас пронзил меня. Я совершенно забыл, где оставил их. Потом вспомнил, что они мне мешали взобраться на бревно. Я тотчас бросился туда, но там уже не было моих тапочек. Какие-то ребята не из детского сада играли у спортивных снарядов, но они ничего определённого не могли сказать о моих тапочках.
Тогда я вернулся домой без обуви. Идти мне было очень неловко, словно я потерял кого-то очень близкого, и досадно за свою беспечность. Но я всё же пришёл и повинился. Произошло то, что и должно было случиться, меня очень ругали. Но ругали не столько за утрату тапочек, сколько за позднее возвращение. Но как я мог не задержаться?
Сразу, как только начали отпускать детей домой, я вновь пошёл на стадион. Там обшарил каждый кустик на гимнастической полосе. Естественно, поиски были бесплодными. Нежданно, вблизи того места, где воспитательница с девочками плела венки, какие-то люди стали раскладывать длинные металлические прутья толщиной в палец взрослого мужчины, появились толстые брусья, обрезки толстых досок, гвозди, кирпичи и гири.
Я, как всякий нормальный ребёнок неизбалованный зрелищами, подошёл к этому складу строительных материалов и стал гадать про себя:
— Для чего всё это здесь принесено?
Оказалось, это реквизит. На площадку для метания снарядов вскоре пришёл атлет в трико и с голым, рельефным торсом (даже я – малыш оценил его великолепную фигуру). Атлет одним ударом ребра ладони разбил стопку из десятка кирпичей; что он только не делал с двухпудовыми гирями: они летали каруселью и отскакивали от его тела, как резиновые мячики. Затем из прутьев силач силою мышц создал несколько затейливых фигур: навил спираль на свой торс, сделал английскую булавку и что-то ещё замысловатое, связав свои изделия узлом. Он голой рукой вгонял огромные гвозди в дерево, создавая прочные козлы для стола, затем положил на козлы широкий настил весь утыканный гвоздями и с видимым удовольствием лёг на острия этих гвоздей. Всё представление шло под звуки аккордеона. Музыкант, как сообщил какой-то усатый дядька, был глухим, он потерял слух на войне. Однако мелодии он играл чисто, без фальши, в том числе и современные мелодии. Оказывается, во время исполнения музыкант подбородком касался корпуса аккордеона, чтобы слышать звуки.
Всё увиденное и услышанное впечатлило меня настолько, что я забыл и о времени, и о тапочках, и о доме. Очнулся лишь, когда стадо за оградой стадиона начало расходиться по домам. Было поздно, все волновались, куда я мог запропаститься? Вот потому и ругали.
На следующий день в детсад меня не повели, зато мы пошли в магазин, куда наконец-то завезли детскую обувь. Мне купили сандалии – первые в моей жизни.
И вот, я стою с теми злополучными тапочками в руках и вижу, как ко мне через футбольное поле бегу я. Мы встретились: я с самим собой, только тот загорелый до черноты, а я бледный. Тот посмотрел на меня удивлённо, но, взяв протянутые тапочки, побежал к группе, которая уже покидала стадион. Тот вдруг остановился и мы, не сговариваясь, помахали друг другу. Я с радостной грустью смотрел ему вслед, ведь он увидит всех тех, кого я любил и хотел бы вновь увидеть, но уже не увижу.
Поразительно то, что с этого места, где находился, я никуда не смог уйти. В мире далёком для себя нынешнего я, как заколдованный, топтался на одном месте, словно сила, доставившая меня сюда, определила мне только передачу тапочек. Для чего, почему? Только ли для этого? Или для встречи с самим собой? Или чтобы ещё раз вдохнуть запахи детства? Не может быть! Причина должна быть в другом…
Додумать я не успел. Внезапно послышался голос жены:
— Милый мой, где ты?
Где я? Огляделся. Я вновь нахожусь в погребе с лопатой в руках. Ещё ничего не сделано, даже задняя стенка не расширена. Стал лихорадочно копать пол. Прокопал на штык – ничего, копаю глубже – опять ничего, никакой кирпичной кладки. А жена в очередной раз зовёт меня.
— Здесь я, в погребе. Что случилось? – откликнулся на призывы, высовывая голову.
— Мама твоя прислала телеграмму, что собирается приехать к нам погостить.
— Какие гости? Мама пять лет как умерла!..
И тут я осознал, что произошло с моим участием, и для чего я побывал в том памятном для меня дне.
_________________
* Примечание: пардус – леопард; иногда это название применяли к прирученным гепардам.
г. Кострома. 09-16.04.2013
